Портрет Бодлера (1844). художник: Эмиль Деруа
К поэзии Шарля Бодлера в дореволюционной России был большой интерес. В советское время, если и печатали, то урывками, больше в журнальной печати. Я познакомилась с его творчеством, когда нашла в «Букинисте» на Арбате «Парижский сплин». Почитала, ничего не поняла и отложила. Уже в интернетовское время, занимаясь творчеством Эдуарда Мане, я снова встретила имя поэта, стала собирать информацию. Узнала про скандальную историю публикации на родине Бодлера во Франции книги «Цветы зла». Нам, читателям XX-XXI веков, трудно понять, что по мнению чиновников она — «одна из тех вредных, глубоко безнравственных книг». Суд, штраф, изъятие нескольких стихов. Время всех рассудило.
Как я поняла общая идея книги «Цветы зла» — противоречивое соединение Красоты и Зла. Мне нравятся его стихи о красоте, но я совсем не хочу читать о разложении туши лошади. У каждого свой вкус. Мы воспринимаем иностранную поэзию через перевод. Каждый переводчик вкладывает частицу себя, стараясь передать чувства поэта. Я хочу привести пример перевода двух первых строк сонета Шарля Бодлера «Соответствия» из книги «Цветы зла» Correspondances:
La Nature est un temple où de vivants piliers
laissent parfois sortir de confuses paroles.
(1) Перевод Вяч. Иванова (из книги «Две стихии в современном символизме»):
Природа — храм. Из его живых столпов вырываются порой смутные слова.
(2) Перевод Эллиса:
Природа — строгий храм, где строй живых колонн
Порой чуть внятный звук украдкою уронит;
(3) Перевод Б. Лившица:
Природа — темный храм, где строй столпов живых
Роняет иногда невнятные реченья;
(4) Перевод Вильгельма Левика:
Природа — некий храм, где от живых колонн
Обрывки смутных фраз исходят временами;
(5) Перевод Д. Шаманского:
Природа — храм, в его стенах живых
Слова порой непониманье оставляют;
Мне больше всего нравятся переводы Эллиса (Л. Кобылинского). Но больше привлекают статьи об искусстве. В одной публикации я привела пример статьи Бодлера о пейзаже (см. «Заметки и впечатления о выставке. Эжен Буден».) Впервые в жизни у меня появилось чувство зависти: я так не смогла бы. Плохое чувство! А на статьях Бодлера нужно учиться понимать и описывать произведения. Вот неполный список статей Бодлера об искусстве:
- «Музей классики в галереях Базар Бон», Нувель» (1846);
- «Всемирная выставка 1855 года;
- «Изобразительное искусство» (1855);
- «О некоторых французских карикатуристах» (1857);
- «О некоторых зарубежных карикатуристах» (1857);
- «Творчество и жизнь Эжена Делакруа» (1863);
- книга «Мое обнаженное сердце».
Важным этапом для Бодлера — художественного критика стала публикация обзоров о Салонах. Что такое обзор «Салона»: 2-3, если не больше тысячи картин, сотни имен. Все это нужно разложить «по полочкам» и проанализировать. «Салон 1845 года» представлял собой «профессионально составленный каталог», «Салон 1846 года» – анализ проблем современного искусства, то «Салон 1859 года» — это зрелое произведение критика-профессионала. Он предложил целую эстетическую систему, центральным понятием которой стало воображение.
Я читала в переводах и, конечно, не все, пропускала имена незнакомых художников. Удивляясь, восторгаясь и учась.
Когда он успевал, ведя жизнь столичного денди? В 1842 году совершеннолетний Бодлер вступил в права наследования, получив в распоряжение довольно значительное состояние своего родного отца в 75 000 франков, которое начал быстро тратить. В артистических кругах он обрёл репутацию денди и бонвивана.
Он окунулся в бурную жизнь увеселительных заведений, познав женщин лёгкого поведения, венерическую заразу, трату денег. В 1844 году семья подала в суд иск на установление над сыном опеки. Постановлением суда управление наследством было передано матери, а сам Шарль с того момента должен был получать ежемесячно лишь небольшую сумму «на карманные расходы».
В это же время он познакомился с балериной Жанной Дюваль, креолкой с Гаити, — со своей «Чёрной Венерой», с которой не смог расстаться до самой смерти и которую боготворил. По мнению же матери, она его «мучила, как только могла» и «вытряхивала» из него монеты до последней возможности». Эдуард Мане написал ее портрет, но мне не нравится, при желании можно посмотреть здесь.
С Эдуардом Мане Бодлера связывали если не дружеские, то приятельские отношения. Именно благодаря Бодлеру Мане полюбил город, начал писать городскую среду:
Холст, Масло. 76 × 118 см
Галерея Хью Лейна, Дублин, Ирландия
Если очень приглядеться, можно увидеть и самого Мане и Бодлера.
Критика была ужасной, как и в следующем году с «Завтраком на траве» и а через год с «Олимпией». Бодлер как мог поддерживал художника и он выстоял!
Особое отношение у Бодлера было к Эжену Делакруа. Он считал его крупнейшим художником того времени. Писал великолепные отзывы и посмертный некролог – реквием!
Я хочу привести строчки Бодлера из статьи о росписи круглого потолка библиотеки Люксембургского дворца. К сожалению, он недоступны простым смертным…туристам: «Здесь художник не только достиг еще более мягкого и ровного впечатления единства, ничуть не поступившись при этом колористическими и световыми эффектами, присущими вообще его произведениям, но сумел проявить себя с совершенно новой стороны: появился Делакруа-пейзажист!
…Э. Делакруа, уступив неодолимому пристрастию, выбрал сюжет из Данте, с которым лишь один Шекспир соперничает в его душе. Делакруа выбрал эпизод, где Данте и Вергилий в неком таинственном месте встречают самых прославленных поэтов древности. Я не собираюсь унижать Э. Делакруа, неумеренно хваля его за то, как удачно сумел он преодолеть вогнутую форму потолка и создать иллюзию прямых фигур. Трудности подобного рода — ничто перед его талантом. Я коснусь здесь главным образом духа этой живописи. Проза бессильна выразить навеваемый ею блаженный покой, глубокую гармонию ее атмосферы. Пейзаж, будучи, в общем, элементом вспомогательным, приобретает первостепенное значение, если рассматривать его с точки зрения универсализма великих мастеров. Этот круговой пейзаж, обнимающий огромную поверхность, написан с непогрешимостью исторического живописца и с любовной тонкостью пейзажиста. Купы лавровых деревьев и густая тень листвы создают пространство, полное гармонии; ровный и нежный солнечный свет покоится на травяных коврах; синие или лесистые горы образуют чудесный фон, подлинную усладу взору. Небо голубое и белое, что необычно у Делакруа; прозрачные облака, разлетающиеся, словно лоскутья тонкой газовой ткани, удивительно легки; лазурный свод, глубокий и пронизанный светом, убегает в бесконечную высоту. Этот шедевр, который, на мой взгляд, стоит выше самых прекрасных вещей Веронезе, требует для лучшего понимания полного душевного равновесия и очень мягкого освещения».
И третий пример дружеских отношений с художником Константеном Гисом. Бодлер в 1863 году открыл творчество Гиса; он опубликовал в «Фигаро» серию статей под названием «Художник современной жизни», в которых сформулировал новые требования к изображению окружающей действительности. По мнению Бодлера, чтобы адекватно рассказывать о современности, художникам следует отказаться от бесплодного изображения античных богов и обратиться к реальности — складкам женского платья, дворовым собакам и крестьянским детям. Примером для подражания Бодлер считал графика Константена Гиса, чье имя сегодня малоизвестно. Скромность художника, его приверженность анонимности были невероятно велики: он никогда не выставлял свои работы и не подписывал их, а также настоял на том, чтобы Бодлер называл лишь инициалы его имени. Гис работал по памяти и очень быстро. Он создал несколько тысяч рисунков пером, подцвеченных акварелью. Гис с одинаковой беспристрастностью наблюдал нравы всех слоев парижского общества. Среди сюжетов его работ – и элегантная публика в театрах, на бульварах, в Булонском лесу, и сценки в кабаре, бистро и публичных домах. Лучше всего художнику удавались изображения женщин. Гису был подвластен весь спектр интерпретации образа женщины – от непринужденной элегантности до эпатажа.
Творческое наследие Бодлера необъятно.
Я начала свою публикацию со стихотворения Бодлера и закончу тоже его строчками, конечно связанными с художниками:
(Стихотворение из сборника «Цветы Зла»), не знаю, кто переводил. Если есть сведения – добавьте, пожалуйста.
О Рубенс, лени сад, покой реки забвенья!
Ты - изголовье у ложа без страстей,
Но где немолчно жизнь кипит, где все - движенье,
Как в небе ветерок, как море меж морей!
О Винчи, зеркало с неясной глубиною,
Где сонмы ангелов с улыбкой на устах
И тайной на челе витают, где стеною
Воздвиглись горы льдов с лесами на хребтах;
О Рембрандт, грустная, угрюмая больница
С Распятьем посреди, где внятен вздох больных,
Где брезжит зимняя, неверная денница,
Где гимн молитвенный среди проклятий стих!
Анджело, странный мир: Христы и Геркулесы
Здесь перемешаны; здесь привидений круг,
Лишь мир окутают вечерней тьмы завесы,
Срывая саваны, к нам тянет кисти рук.
Пюже, печальный царь навеки осужденных,
Одевший красотой уродство и позор,
Надменный дух, ланит поблеклость изможденных,
То сладострастный фавн, то яростный боксер;
Ватто! О карнавал, где много знаменитых
Сердец, как бабочки, порхают и горят,
Где блещет шумный вихрь безумий, с люстр излитых,
И где орнаментов расцвел нарядный ряд!
О Гойя, злой кошмар, весь полный тайн бездонных,
Проклятых шабашей, зародышей в котлах,
Старух пред зеркалом, малюток обнаженных,
Где даже демонов волнует страсть и страх;
Делакруа, затон кровавый, где витает
Рой падших Ангелов; чтоб вечно зеленеть,
Там лес тенистых пихт чудесно вырастает;
Там, как у Вебера, звучит глухая медь;
Все эти жалобы, экстазы, взрывы смеха,
Богохуления, Te Deum, реки слез,
То - лабиринтами умноженное эхо,
Блаженный опиум, восторг небесных грез!
То - часового крик, отвсюду повторенный,
Команда рупоров, ответный дружный рев,
Маяк, на тысячах высот воспламененный,
Призыв охотника из глубины лесов!
Творец! вот лучшее от века указанье,
Что в нас святой огонь не может не гореть,
Что наше горькое, безумное рыданье
У брега вечности лишь может замереть!
С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, МЕСЬЕ БОДЛЕР! ВАМ ВСЕГО ЛИШЬ 200!
Автор: Ирина Уманская, историк искусства.
Дизайн: Елена Уманская
Апрель 2021
https://classic-art-ru.livejournal.com/311131.html
https://artmarshals.livejournal.com/27554.html?view=comments
Ирина Уманская 
“Нам, читателям XX-XXI веков, трудно понять, что по мнению чиновников она — «одна из тех вредных, глубоко безнравственных книг»”, – в данном случае Бодлера Шарля рассматривали как французского поэта, критика; предшественника символизма, продолжавшего традиции декадентской поэзии, нашедшее своё выражение во франко-бельгийской поэзии и драматургии, как упадочнической.
НравитсяНравится